В «Первом театре» опять убили Ромео и Джульетту.
Если спросить у Яндекса, «сколько раз ставили в мире “Ромео и Джульетту”?», то система захлебнётся информацией, почешет в виртуальном затылке и выдаст невнятное — м-м-м-м, с 1595 года вроде постановки шли, точно не знаю. А память начнёт загружать килобайты файлов в папку «Ромео и Джульетта. Шекспир» — иллюстрации Саввы Бродского, Джульетта великой новосибирской балерины Любови Гершуновой, Ди Каприо, Росс, Дзеффирелли, Прокофьев, Егор Перегудов, идёт загрузка. В общем, по большому счёту у режиссёра Алексея Золотовицкого и «Первого театра» никаких шансов удивить публику не было: нет повести печальнее на свете, уж сколько раз твердили миру. Собственно, от этого афоризма театр и оттолкнулся: ну твердили, да, и что дальше? А дальше — смешные и обаятельные герои (привет тебе, ситком «Друзья»!), нелепые ситуации, любовь как необходимая функция, и смерти нет, потому что у меня скилы прокачены и я «сохранился».
— Бессмысленно в 2021 году пытаться рассказать историю, которую никто не знает, — говорит Алексей Золотовицкий. — В мировой литературе всего 36 сюжетов, все они исследованы вдоль и поперёк, и странно идти в театр, чтобы узнать, чем закончились «Ромео и Джульетта», «Ревизор», «Три сестры» или «Незнайка на Луне». Люди поют и перепевают одни и те же песни, смотрят и делают реплики одних и тех же картин, пересматривают и снимают ремейки одних и тех же фильмов. Испокон веков люди слушают одни и те же истории не для того, чтобы узнать, что было дальше, а потому что им нравится их слушать, каждый раз открывая для себя что-то новое. У нас не было цели удивить. Мне просто нравится этот сюжет, нравятся эти нелепые персонажи, строящие замки на песке, планы, которым не суждено осуществиться, мечты, которые не сбудутся. Хотели — как лучше, получилось — как всегда. Наличие юмора и иронии не отменяет трагедийности сюжета, а наоборот — подчеркивает.
Во вселенной Золотовицкого-Шекспира Меркуцио (Захар Дворжецкий) режется в «ваху» (настольная игра Вархаммер) и готов жизнь отдать за новую миниатюру-фигурку (и отдаёт в итоге), Бенволио (Сергей Хорольский) фанатеет от миров Толкина, а ботан-Ромео (Даниил Душкин) находится в перманентном страдании.
Узнаваемые персонажи, живущие в относительно комфортном мире, любящие настолки и авторский кофе, умно рассуждающие о мире, за которым они наблюдают через свою эгоцентричную оптику.
Все мамонты давно завалены, древние инстинкты выживания задавлены, «зайчики» сосредоточено изучают свой «пупок» и не транслируют огнедышащие эмоции во внешний мир. Они и смерть из своего мира вычеркнули — да нет никакой смерти, сохраняться надо вовремя!
А если не сохранился и сгорел на каком-то уровне, так перезапустись и начни с начала, делов-то. Вот и сгорают герои Золотовицкого-Шекспира в капсулах-аннигиляторах, да всё норм, мы — бессмертны. Кстати, режиссёр очень чётко обозначил в своём спектакле современное отношение к смерти, которая с развитием похоронной институции всё сильнее выносится нами за скобки жизни. И в этом смысле очень полезно сходить на спектакль Полины Кардымон «Коромысли», где как раз речь идёт об осмыслении смерти нашими предками — она рядом и неизбежна, а поэтому memento mori.
Джульетта Дарьи Колывановой — это сонное обаяние лохматого подростка, который «спит и растёт», копит силы на взрослую жизнь и генерирует классический протест «я такая, какая есть!» и «да знаю я!». Последнее высказывание транслируется миру со страшной силой, отправляя Шекспира с его классическими страстями на свалку истории. Да знаю я, что «нет повести печальнее на свете». О, боги, как вы достали с этим «Ромео, как мне жаль, что ты Ромео!» — можно я быстренько пострадаю, пока маска на лице не высохла? «О, не клянись луною в месяц раз меняющейся — это путь к изменам!» — вы серьёзно считаете, что это норм? Ну хорошо, у нас же тут театр, Шекспир, все дела. «Я всё добро сложу к твоим ногам. И за тобой последую повсюду», — в общем, Ромео, всё с нами ясно, до завтра. Актёры «Первого театра» не иронизируют над «устаревшим текстом», они будто играют в театр, показывая зрителю, что они знают, что они играют. Но при этом рассказывают историю максимально честно. Иногда даже создаётся впечатление, что они пугаются своей искренности и торопливо прячутся за роль — благо Шекспир им эту возможность предоставил.
Конечно, «Первый театр» сильно ломает канон самой печальной повести на свете. К примеру, если у вас есть свои шекспировские стереотипы, где Ромео — тонконогий страстный юноша из фильма Дзеффирелли, то когнитивный диссонанс вас настигнет. В той же сцене первой брачной ночи, где Ромео в смешных жёлтых семейных трусах рвёт все эротические шаблоны. Ну потому что не горит в нём огонь либидо, и, глядя на него, не веришь, что этот милый юноша готов на всё ради своей возлюбленной. Посмотреть любимый эпизод из «Звёздных войн» — готов. Пиццу на дом заказать. А вот ко всему остальному, извините, нет. И в этом есть режиссёрская правда жизни. Сегодня психологи как раз говорят об особенностях зумеров (поколение Z), которые родились во время глобализма и зациклены на своём индивидуализме. Любят ли друг друга зумеры Ромео и Джульетта? Вопрос вопросов. Мне, бумеру, живущему всю жизнь страстями из серии «любовь — это главное в жизни», показалось, что нет. Но, конечно, это моя субъективная оптика.
В общем, «Ромео и Джульетта» у «Первого театра» получился ярким, харизматичным и даже духоподъёмным спектаклем. Очень полезно иногда не лить слёзы над известной историей, а просто улыбаться все два часа. Да-да, пять актов «веронской мрачнухи» уместились в 120 минут.