С другой стороны счастья и свободы

«Первый театр» готов показать первую посткарантинную премьеру — «Теория счастья и свободы (практика неудачников)», спектакль-победитель конкурса «Новый театр» Фонда Михаила Прохорова. Status попал на один из предпремьерных прогонов и пообщался с режиссёром постановки Александром Андрияшкиным. Самой часто употребляемой фразой разговора стала «… а с другой стороны», которая, пожалуй, является самым большим спойлером этой многогранной работы.

 

— Это всё-таки спектакль-треннинг или издевательство над треннингами?

— Если такой вопрос возник, то для нас это точное попадание. Потому что у нас не было идеи сделать просто какую-то чистую иронию над треннингами или как-то развенчать идею треннингов — это для нас было бы слишком скучно. С одной стороны мы говорим: «Камон, нельзя настолько всё упрощать и делать таким плоским», а, с другой стороны, если что-то действительно работает, то оно и на простом уровне тоже формулируется. Я имею ввиду, что всё очень легко обесценить, но, на самом деле, мы же берём какие-то базовые вещи и с ними очень сложно поспорить. Это всё действительно важно: тема вины, визуализации, цели. Нам очень сложно в это поверить, но мы очень хотим поверить.

— Похоже на вызывание духов в пионерском лагере: все посмеиваются, но у каждого внутри есть мысль: «А что, если это работает?».

— Да. И мы при этом учитываем, что среди пионеров мог оказаться ребёнок шамана.

— По вашей задумке этот спектакль должен стать ответом, вопросом или путём к поиску ответа?

— Понятно, что на такие вопросы принято отвечать «поиском ответа», потому что хороший театр не даёт ответов. А, с другой стороны, вот это «не даёт ответов» со временем тоже становится какой-то профанацией.

Мне нравится слово, которое сейчас возвращается в искусство, — «мерцание». Когда ни один отдельно взятый ответ не является истиной, но и отсутствие ответа тоже не особо интересно, потому что мы все и так знаем, что нет никаких ответов и ещё раз приходить, чтобы в этом убедиться — зачем? В этом смысле мы предлагаем сразу целую палитру ответов. То есть у нас, в принципе, в спектакле происходит постоянный «расстрел» ответами, таким образом, что ни один отдельно взятый ответ не верен, но то, чего мы хотим добиться — это ощущение правды от множества ответов. То есть, существует множество трактовок того, что значит быть счастливым и свободным, но нет ни одной статичной. В любой момент в тебя может попадать одна из них, а более интересно и точно для нас сегодня, в 2020 году — это как раз палитра.

— А работает что-то для тебя или нет может и вовсе зависеть от того, готов ты что-то принять или нет.

— Но при этом то, готов ты или нет, тоже никак тебя не характеризует. Это не означает, что, если ты не готов, то ты какой-то зажатый, а если готов, то — наивный. Есть некое множество ответов и важно разрешить себе и зрителю свободно по этому множеству перемещаться, что у нас во второй части спектакля в общем-то и есть.

— Базовые понятия спектакля — это свобода, счастье и успех. А свобода и счастье — это вообще понятия из одной плоскости?

— Абсолютно нет, на мой взгляд. Мне кажется, это как раз очень перпендикулярные вещи. Я знаю, что порой возникает этот первый слой, где кажется, что свобода и счастье — это про одно и то же. А на самом деле это, зачастую, очень малосовместимые штуки. То есть уровень твоей свободы и уровень твоего счастья друг от друга зачастую никак не зависят. Но это наш осознанный ход, осознанная «закрытая провокация».

— И потом к этому добавляется ещё «успех».

— Он не то, чтобы добавляется. Это ещё одна наша игра, что ли. Потому что мы делаем такую «незаметную», а на самом деле предельно заметную подмену счастья на успех. Хотя это тоже совершенно разные вещи, как огурец и конфета.

Не хочется превращать всё это в проповедь. Просто мы берём тему, что сейчас зачастую представление о счастье заменено представлением об успехе. Мы тоже в это играем и показываем неоднозначность этой подмены. Предлагаем её увидеть — у нас же успех всегда появляется в каком-то нелепом контексте.

— Успех, как цель — это важно для вас?

— Упомянутая тема «мерцания» потому мне и интересна, что я понимаю — будет лукавством, если я скажу, что мне в моей жизни успех вообще не важен, мол, я живу и плевать я хотел на весь успех. Но и ставить свою жизнь в зависимость от успеха — тоже не соответствует мне, это не совсем верная дорожка. И происходит такая постоянная «качель» между пониманием того, что есть что-то гораздо более важное, чем успех — свой собственный интерес, например, художественный, личностный, сущностный ещё какой-то; а, с другой стороны, признанием в том, что успех — это то, чего хочется, он является каким-то неотъемлемым показателем деятельности. Просто, наверное, если ты много лет чем-то занимаешься, то должен быть и какой-то успех, как некое мерило твоей стоимости.

Нет ничего плохого в том, чтобы говорить, что успех — это какая-то внешняя оценка до тех пор, пока ты понимаешь, что такой успех — не вся цель твоей жизни.

И, опять же, а если успеха становится многовато для тебя и начинаешь думать: «Может быть мне легче летается пониже?», может быть успех в профессиональных кругах даёт мне достаточный уровень свободы, но ты при этом спокойно сидишь в кафе, тебя никто не узнаёт — и слава богу. Можно ли быть успешным, но не превратить себя в памятник, не превратить себя в объект, но иметь тот уровень признания и успеха, который позволяет тебе постоянно делать следующий шаг, даёт ресурсы, пространство и возможность выбирать?

— Успех в сегодняшнем понимании связан с оценкой окружающих. Можно быть успешным для себя, но не оценённым окружающими?

— Я бы ввёл тогда такие слова ещё, как состоятельность, целостность, полнота. Мне кажется, нет ничего плохого в том, чтобы говорить, что успех — это какая-то внешняя оценка до тех пор, пока ты понимаешь, что такой успех — не вся цель твоей жизни. Да, есть какой-то критерий успешности проекта, например спектакля. Он может быть целостным и состоятельным, но не успешным в силу разных причин.

Если опять пытаться кольцевать всё это со счастьем, то вот когда всё складывается, то, наверное, это оно. Потому что есть же примеры, когда успех приходит без целостности и состоятельности, и это тоже драма.

— А если совпадает, то ок?

— Если совпадает, то это вообще счастье. Так что, если не совпадет, то тоже ок. Если ты в какой-то профессии давно, то ты заранее понимаешь, что может быть успешным, а что — нет, и почему нет успеха. В какие-то проекты ты заходишь и заранее понимаешь, что они будут не успешны с точки зрения этой вот общей оценки. Но ты понимаешь, что они добавят тебе целостности и состоятельности. Я, например, часто иду в какие-то проекты, которые, по формальным внешним признакам не будут успешны, но я понимаю, что в них «прокачиваю» совсем какие-то другие важные для себя темы. И это осознанная стратегия для меня.

— Есть такая фраза «счастье существует только в прошедшем времени».

— Мне, как человеку, который очень много работает с телом, с одной стороны близка точка зрения, что счастье — это переживание целостности в моменте. То есть, что счастье — это не что-то материальное — деньги или вещи, а когда в моменте вдруг какие-то части в тебе собираются и ты чувствуешь себя единым. Я, наверное, сейчас начинаю звучать как-то религиозно, но это переживание целостности, когда внутренние и внешние противоречия, дела, проекты, переживания — всё вдруг собирается, как пазл, во что-то одно и ты вдруг чувствуешь себя единым — это как раз то, что переживается, как счастье в моменте. У всех же нас есть то, что называется «мгновенье, остановись».

При этом я тоже абсолютно в себе узнаю вот это, когда «мы не можем испытывать счастье, мы можем только тосковать по нему». И это тоже очень понятно, с этим я тоже вполне соглашусь.

—Спектакль «Теория счастья и свободы» — это авторское высказывание Александра Андрияшкина или что-то другое?

— Это авторское высказывание, которое никогда не было бы таким, если бы не ситуация в «Первом театре», не именно эти актёры и так далее. Я стараюсь очень сильно «впускать в себя» всех нас, то коллективное «мы», которое есть. И это одна сторона, а с другой стороны мне сейчас очень интересно впускать зрителя.

Есть точка зрения, что авторское высказывание в театре постепенно перестаёт работать. То есть, когда есть я — такой вот Автор, и всем спектаклем я высказываюсь. Скорее приходит идея размытого авторства. Когда у нас во второй части на сцену выходят зрители, становится вообще непонятно, кто в чём участвует и кто на что влияет. Очень многое зависит от того, включаешься ты в этот процесс или бойкотируешь его — так же, как с тренингами. И в этом смысле это точно соавторство с актёрами с которыми мы работаем — я смотрю на них и от этого пишу какие-то тексты, предлагаю форму. Это не так, что я приехал бы с этим материалом в любой другой театр и сделал бы то же самое.

Наш спектакль — не картина, на которую зритель смотрит и решает, нравится она ему или нет. Мы приглашаем зрителя внутрь картины, чтобы он определил своё место в ней.

А в момент исполнения авторство ещё больше размывается — это определение тоже часто принято эксплуатировать, но здесь мы действительно впускаем зрителя в действие. Да, мы его ведём, где-то им манипулируем, но этот момент впускания — он есть. Просто зритель сам принимает для себя решение, насколько он готов участвовать. И если зритель решает не участвовать — это тоже нормально, это часть спектакля. Наш спектакль — не картина, на которую зритель смотрит и решает, нравится она ему или нет. Мы приглашаем зрителя внутрь картины, чтобы он определил своё место в ней. И весь спектакль — это не высказывание, как расстрел, а приглашение найти себя внутри этого высказывания. А дальше могут быть любые качели — отрицание тренинга, «может быть», какая-то игра. Кто-то возьмёт только сатиру, кто-то — глубину. Но если человек начнёт себя определять внутри этого спектакля, для меня это будет правильно проделанной работой.

— Кажется, на этот спектакль будет интересно сходить несколько раз, потому что, скорее всего, один показ будет не похож на другой.

— Есть такой момент, уверен, что показы будут друг от друга отличаться. С другой стороны мы закладываем очень много слоёв — есть первый план, второй, третий и несколько структур, несколько концептов, которые с первого раза не рассмотреть. Уже есть люди, которые приходят второй-третий раз и после спектакля говорят: «Ой, а у вас же там за вот этой колодой параллельно происходит совсем другая история?!». И мы отвечаем: «Ну, да». У нас в спектакле очень «многослойный пирог», по крайней мере мы его делаем таковым.

При этом мы создаём очень доступное действие. Мне кажется, что порог входа в такой театр, в хорошем смысле, ниже. То есть тем людям, которые с подозрением относятся к драматическому театру вообще, мне кажется, здесь будет более понятно и доступно, несмотря на то, что это, казалось бы, экспериментальный театр. Не обязательно быть каким-то насмотренным интеллектуалом, чтобы сходить на этот спектакль и найти в нём отклик для себя. Ты можешь быть просто современным человеком и, придя в театр, не чувствовать себя странно от того, что здесь на сцене люди в париках и кринолинах.

Многих в школе водили в театр и они получили такую «прививку», что театр — это точно не про меня. Потому что нас водили в очень странном возрасте на какие-то своеобразные показы. И с тех пор у очень малого количества людей есть понимание, что театр — это то место где можно себя найти. У нас театр — это либо досуг, куда я пришёл и вы отвлеките-развлеките меня, чтобы я поржал; либо какое-то статусное посещение, куда выбираются раз в год, сделав причёски и нарядившись. В театр редко идут, чтобы попасть в пространство диалога.

Думать, что что-то в спектакле происходит прямо-таки по наитию — это очень большая романтизация творческой работы. В этом смысле практика важнее вдохновения.

Но, раз уж зашёл об этом разговор, то для тех, кто прочёл всю теорию театра и ходит на все премьеры у нас тоже есть что сказать и показать — на этом уровне мы тоже ведём диалог.

Мне очень нравится одна метафора в этой связи: я, когда делаю спектакль, всегда стараюсь «изобрести iPhone». Смартфон — это же внешне очень простая штучка, просто прямоугольничек с квадратиком. И, если не знать, что это такое, можно сказать, что это какая-то фигня. А в нём при этом заложено огромное количество философии, инструментов, ремесла, дизайна — это передовой авангард всего нашего знания, идей и прочего. И спектакль — как iPhone: для кого-то это просто прикольная дизайнерская вещь, кто-то на кнопочку нажмёт, кто-то приложение там запустит, а кто-то и позвонит другу.

— При всей свободе актёров, спектакль не может быть свободной формой. В чём ваша роль?

— В этом смысле я насколько «горизонтален», настолько же и твёрд. Я формирую структуру, я же выступаю, как последний цензор. Так не бывает, что я говорю: «Вот, ребята, вы такие молодцы — делайте, что хотите и оно само как-то соберётся». Нет.

Горизонтальность отношений в том, что любой может с чем-то прийти, какое-то предложение принести и я — гарант того, что любое предложение и любой вопрос будут услышаны, и это будет уместно. Но в итоге я принимаю решение, как будет. Да, я могу десять раз спросить, кто что про это думает. Моя задача — быть лидером и привносить сюда ремесло. Ведь почти все тексты написал я, после разговора с актёрами, вся форма спектакля тоже моя. Так что и ремесло, и лидерство, и организация группы — это всё моя работа.

Думать, что что-то в спектакле происходит прямо-таки по наитию — это очень большая романтизация творческой работы. В этом смысле практика важнее вдохновения. Любой хаос на сцене, любая свобода будет происходить тем свободнее, тем прямее, чем более точно мы выверим все углы у маршрута.

— Какие ожидания?

— Ох… Ну, я уже не первый, не второй и даже не двадцать первый раз такими вещами занимаюсь, и я понимаю уже, что моя задача — постараться быть максимально точным в своей зоне ответственности, сделать целостный, состоятельный спектакль. А дальше пусть будет то, о чём мы уже говорили: успех — не успех.

Конечно хотелось бы, чтобы на него приходило много людей, чтобы у него была успешная судьба. Если бы у меня была возможность нажать на волшебную кнопку, то я бы хотел, чтобы этот спектакль десять лет игрался с полными залами и билетов на него было бы не достать. Но, как профессионал и как ремесленник я понимаю, что в данный момент времени очень важно быть предельно сконцентрированным на качестве того, что я делаю. А потом очень важно разрешить себе отпустить, когда произойдёт премьера. Не знаю, насколько это получится, но практиковать это «отпускание», осознание того, что после какого-то момента от тебя уже зависит меньше — это важно.

—  Как вам кажется, вообще нормальный, думающий, рефлексирующий человек может быть счастлив?

—  Мне кажется, что нормальный рефлексирующий человек в 2020 году понимает, что вообще ничего невозможно, кроме попытки. И, если мы говорим про «Практику неудачников», то я не могу быть счастлив, но я могу практиковать попытку быть счастливым. Может показаться, что я так «верчусь» и ухожу от ответа, но я действительно имею ввиду именно то, что говорю. Чем заниматься тем, что быть счастливым и находить массу возможностей не быть счастливым, уж лучше нарабатывать себе этот навык — практиковать попытку. А результат уже каждый раз будет зависеть от массы разных факторов.

Мне кажется, что современного, рефлексирующего и так далее человека стало принято рисовать, как какого-то мизантропа, который всё понял и стал циником. Но мне кажется, что сейчас пришло то время, когда мы должны себе признаться в потребности быть счастливыми и мы начинаем практиковать эту попытку. Не результат фиксировать и хвататься за него, а каждый раз думать: «А в этой ситуации как я могу попытаться быть счастливым? А в этой?». Вот этот навык сохранения в себе умения пытаться — мне кажется, он важнее, чем само умение быть счастливым.

Премьерный предпоказ пройдёт 12 сентября 2020 года.

Александр Андрияшкин — режиссёр, арт-практик, хореограф.

Занимается современным танцем и перформансом с 1998 года и осуществляет авторские проекты, коллаборации и работы на территории России и Европы. В своей деятельности особое внимание уделяет поиску баланса между техничностью, исследованием, качеством и простотой.
В качестве приглашенного хореографа сотрудничал с «ИюльАнсамбль», «Балет Москва», «Мастерская Брусникина», Театр им. Вл. Маяковского, Театр им. Пушкина, «Современник», «Сатирикон», Театр им. Ермоловой, Театр.doc, Театр на Таганке, «Электротеатр Станиславский», Театр Наций и многими другие. В 2017 году его постановка «The_Marusya» (компания «Диалог Данс») стала лауреатом специальной премии «Золотая Маска».