Павел Южаков: "Я учусь привыкать к успеху"
Его за глаза называют "Павел Первый" не по аналогии с русским самодержцем, а потому, что он возглавляет "Первый театр" и является самым молодым и демократичным худруком в Сибири и в России.
На первый взгляд, у него очень прямая и логичная биография: кем хотел быть, тем и стал. Сразу после школы, с первой попытки поступил в театральное училище. После его окончания был принят в труппу НГДТ под руководством Сергея Афанасьева, но, не успев вдоволь наиграться, определиться с амплуа, стал дипломированным режиссером и педагогом театрального института. Южакова с 24-летнего возраста именуют уважительно, по имени-отчеству, не иначе как Павлом Валентиновичем.
Мне он всегда представлялся очень счастливым, позитивным, солнечным, легким, беспечальным человеком. Тонкий, гибкий, подвижный, молодой и кудрявый, зажигательный и зажигающий. Это впечатление усилилось в минувшем мае, в ходе "Ново-Сибирского транзита", когда ежевечерне модно одетый Павел Южаков в упоительно непринужденной, импровизационной манере, с блистательным остроумием и находчивостью вел программы капустников в фестивальном клубе. Только этим летом, увидев его воспаленные бессонницей, запавшие, усталые глаза, я догадалась, какой ценой он добывает свое счастье, где ищет и находит солнце в нашей аномально пасмурной, холодной погоде.
Художественный руководитель "Первого театра" и мастер курса Новосибирского театрального института отказался от отдыха, от отпуска, чтобы снять полнометражный игровой фильм, с него мы и начали разговор.
– Павел Валентинович, на какой стадии у вас сейчас съемки? Они близятся к концу или пока мало продвинулись от начала?
– В данный момент я занимаюсь монтажом фрагментов. Один день снимаем, другой день монтируем, но до окончания съемок еще очень далеко. Не люблю загадывать, да меня никто и не подгоняет со сроками, но, надеюсь, в октябре съемочный процесс завершится.
– Насколько мне известно, в основу положена пьеса "Асакамури", в свое время победившая в конкурсе социально значимых культурных проектов, посвященная борьбе с наркоманией. Я в принципе не сторонница социальных заказов, в которых «цена вопроса» (сумма премии) априори убивает искренность, снижает градус художественного высказывания. Уши заказа из текста обязательно торчат. Не удивляюсь, что спектакль, основанный на этой драматургии, в репертуаре НГДТ просуществовал недолго. Однако пьеса, написанная Дмитрием Рябовым и Юрием Чепурновым, не лишена достоинств; авторы – талантливые люди, поэты и красавцы, они выдали немало искрометных реплик.
– Возможно, я вас разочарую, но и у создаваемого фильма тоже есть заказчик – Министерство культуры Новосибирской области, а авторами сценария являются те же Рябов и Чепурнов. Они изрядно потрудились над тем, чтобы действие не воспринималось агиткой, а наполнилось узнаваемостью реалий. Серьезно переработали текст, практически заново переписали историю, начав ее со вступительных экзаменов в театральный институт, воссоздали реальную среду, где масса волнений и ожиданий, казусов, разных смешных ситуаций и историй.
– О, уже интересно. Рябов и Чепурнов точно знают "про это", поскольку сами поступали в театральное училище и окончили его в свое время, как и вы.
– Мы и начали съемки в период творческих туров. Вот сейчас любому выпускнику, успешно, с высоким баллом сдавшему ЕГЭ, можно не беспокоиться, не готовиться к вступительным экзаменам, только в одном вузе – театральном – необходимо пройти отбор на творческих турах. В роли председателя жюри я снял реального председателя – ректора НГТИ Сергея Николаевича Афанасьева, а членом жюри был реальный мастер, набиравший курс, Анатолий Ахреев. И абитуриенты, хотели они этого или не хотели, приняли участие в массовке, в эпизодах. Мне важна реальная среда.
– Понимаю. А кто играет главных героев – хорошего парня, грезящего о театре, мечтающего стать актером, и его возлюбленную – наркозависимую девушку?
– В главной роли снимается Виталий Гудков, по роли его зовут Мишей, а роль Ольстер – его любимой девушки – играет студентка НГТИ Аня Гизитдинова, для нее это настоящий дебют, она пока ни в каких не только киношных, а и серьезных сценических историях не участвовала. Она моя ученица, перешедшая на третий курс. В создании фильма участвует практически весь мой курс, но не все студенты играют, исполняют роли, некоторые, как, например, Коля Симонов – второй режиссер, выступает моей правой рукой, человеком, который организует все, весь процесс от и до. Другая девушка, ассистент режиссера, хлопает "хлопушкой", объявляет: "Кадр 120-й, дубль первый". Все по-взрослому, все студенты заняты, и недаром в их дипломах будет значиться специализация "актер театра и кино". А я вместе с ними учусь.
– Только вам за это никто не выдаст диплом режиссера кино.
– Да и ладно, главное, чтобы ребята обучились на практике. Вообще, в фильме занято более 40 человек, среди них и опытные актеры "Красного факела" – Игорь Белозеров, Константин Колесник, Лаврентий Сорокин, из "Глобуса" снимаются Юлия Чуракова, Никита Сарычев. Не буду всех перечислять.
– И не надо. Мне самой не нравится, когда анонсы ярче, чем результат. Но скажите, пожалуйста, артистам за съемки что-нибудь заплатят? Ведь они тоже поступились летним отдыхом, работают в отпуске.
– Сами артисты мне не задают такого вопроса. Я надеюсь, им заплатят, не много, не…
– Не как Сергею Пиоро!
– А при чем тут Пиоро?
– Ну, просто мне он однажды хвастался, что его съемочный день оценивается в 40–45 тысяч руб., на меньшие деньги он не подписывается, не соглашается.
– Его проблемы. Кстати, Пиоро я никогда бы не пригласил даже на эпизод.
– Вот я – отнюдь не режиссер, но, если гипотетически представить… Я бы тоже не пригласила. Он какой-то деревянный, кондовый. Простите (хлопаю себя по губам), у меня часто с языка срываются всякие дерзости, сначала говорю, потом думаю, но это не означает, что я злодейка или сплетница.
– Хотелось бы верить.
– Верьте!.. А пока идем далее. Это здорово – обучение на практике, и все-таки меня волнует сюжет. В фильме все кончится так же плохо, душераздирающе, как в пьесе?
– Я ищу выходы, способы, я тоже внутренне не согласен с трагическим финалом. Но ведь наркомания и не предполагает happy end.
– Да уж, какой там хэппи-энд, конечно… А признайтесь, Павел, вам что-то по личному опыту известно по этой теме?
– Нет, однозначно и категорически нет. Чего в моей жизни не было никогда, так это наркотиков. Я с детства увлекался спортом, особенно борьбой, восточными единоборствами, имел "синий пояс" по каратэ.
– И мечтали стать спортсменом, суперменом?
– Естественно. Я думал, что театр – это такое специфическое увлечение только для девочек, для сентиментальных, легковерных натур.
– Возможно, заблуждение возникло оттого, что в детстве нас всех водили в театры под принуждением – строем, коллективом, и "культмассовое" мероприятие воспринималось примерно как отбывание наказания, дикая скука, не имеющая отношения ни к развлечениям, ни к "пище для ума", а уж тем более к реальной жизни.
– Вы абсолютно правы. Я в детстве изнывал от скуки в ТЮЗе-"Глобусе" и в других театрах. Впрочем, некие моменты будоражили и мое сознание. Это – причудливый театральный свет, заманчивые запахи буфета. В общем, некоторые вещи все-таки казались притягательными, но тренировки в спортзале представлялись куда как круче ровно до тех пор, пока в моей школе № 33 не открылась театральная студия и ее руководительница Нинель Максимова не рассказала мне о таинствах театрального искусства, ошеломила и увлекла.
– Вот вам и роль личности в истории! Вернее, в личной биографии.
– С тех пор, как я заразился, увлекся театром, я стараюсь доказать именно молодежи, что театр существует для них и говорит про них, стараюсь доказать то, что он может и должен быть понятен, доходчив. Это не означает, что театр должен упрощаться, становиться примитивным, нет, при всей изысканности, изощренности, метафоричности языка он должен цеплять, доходить до каждого зрителя, попадать ему в сердце, в нервы. По крайней мере, я свои спектакли делаю не для некой элиты – критиков, эстетов, интеллигенции в десятом поколении, а для нормальных, обычных, для всех людей, замороченных массой проблем. Если спектакль пробьется сквозь частные проблемы, его посыл дойдет до зрителя – значит, я работаю не зря.
– Есть такое выражение: из неудач вырастает пирамида успеха. Его авторство приписывают древним египтянам, рабам, возводившим пирамиду Хеопса, признанную одним из чудес света. Мы сегодня видим результат, а когда-то зодчие претерпевали неудачи.
– Теоретически я могу с этим согласиться, но практически… Нет, однозначно не моя философия. Мне более симпатичны люди дела, оптимистичные созидатели. Если, начиная творить, заранее подстилаешь себе "соломку" типа "вдруг не удастся", оно и не удастся.
– Безусловно, лучше ориентироваться на успех. Успех – это крылья, а неудачи…
– Неудачи сильно ранят, больно бьют по самолюбию, потом трудно не то, что пирамиду воздвигнуть, просто с земли, размазанному, подняться. Еще я ориентируюсь на выражение Сергея Афанасьева. Когда мы были ошеломлены бурными зрительскими овациями, он говорил: "Ребята, привыкайте, в театре успех – это нормально. Вот если случается провал, надо задуматься, что не так, почему". Я стараюсь привыкнуть к успеху, хотя постоянно пребываю в сомнениях, но и мыслей о провале не допускаю.
– И все-таки успех – понятие относительное. Вспомните Пастернака: "Быть знаменитым некрасиво, не это поднимает ввысь". Да много кто из выдающихся людей сетовал на изнанку славы, которая есть прямой путь к тотальному одиночеству, к дистанцированности от общества и профессионального сообщества.
– Значит, я не только не достиг славы, но настолько далек от нее, что по этому поводу совсем, вообще не парюсь. Я – человек компанейский, у меня много друзей, еще больше приятелей и знакомых, а с откровенной враждебностью я как-то не сталкивался. Надеюсь, что и не столкнусь.
– Потому что у вас такой характер.
– Какой?
– Контактный, легкий. Для вас органична душевная теплота, кстати, тоже редкое качество.
– Нет, не преувеличивайте! Иногда, особенно когда не высплюсь, я бываю неимоверно ворчливым, придирчивым, раздражительным, хоть кого запилю.
– А вы жаворонок или сова? Легко просыпаетесь?
– По-разному. Одно могу сказать точно: я люблю засыпать усталым, настолько переутомленным, чтобы закрыть глаза и сразу провалиться в сон.
– Случалось ли видеть вещие сны? Получать во сне какие-то знаки, подсказки?
– Понимаю, о чем вы, но скорее нет, чем да. Мне ночами часто снится работа, репетиции. Вообще, для меня самый мучительный момент – это выбор пьесы и начало работы над ней.
– Распределение ролей?
– Нет, сложно найти интонацию, тональность будущего спектакля.
– Тонкие материи.
– Можно сказать и так.
– Мне отчетливо запомнилось, каким вы были сияющим, жизнерадостным на завершении своего первого сезона в НГДТ. Отплясывали на фуршете, не жалея ног, и во всеуслышание говорили, что нашли свое место, свою труппу, своего режиссера. Обрели второй дом. Насчет Сергея Афанасьева не сомневаюсь, он действительно находка, вам повезло, когда вы встретились. И, как я понимаю, он для вас не только наставник, но и истинный друг, единомышленник. А сейчас, когда вы сами возглавляете театр…
– Вы про бремя ответственности?
– Ответственность – не бремя, каждый, кто претендует на гордое звание андроида – человека, мужчины, – должен обладать ответственностью на уровне основного инстинкта. Помогать, поддерживать слабых и т. д. Вообще, "мужчина" – это сильное слово, практически диагноз. Впрочем, давайте не будем дискутировать эту тему. Скажите, ваши родители одобряли ваш выбор профессии, они из театральной среды?
– Совершенно нет, они не нуждались в театре. Мой папа – шофер, моя мама большую часть жизнь проработала завскладом, а выйдя на пенсию, не сумела бездельничать, она по натуре очень активная, неравнодушная, деятельная. Занялась социальной работой, помогает беспомощным старикам, больным людям. Получает мизерную плату за труд, но…
– Но дело же не в деньгах.
– Естественно! Я свою маму всегда любил и уважал, а за этот труд стал уважать еще больше.
– Проделывать ТАКОЙ труд априори тяжело и… неприятно. Вот я не считаю себя черствой, бездушной, но недавно пришла в больницу навестить лежачую подругу и… Недолго выдержала нестерпимую вонь. Опрометью выскочила из палаты, еле успела добежать до туалета, где меня вывернуло наизнанку. Прямо стыдно за себя, за свое малодушие, но меня пугают проявления немощности, признаки ухода, конечности жизни. А ведь уходящим надо изо всех сил помогать, вселять в них надежду. Я и на похоронах еле держусь на ногах, хотя понимаю, что это неизбежный финал и очень важный ритуал.
– Нет, не корите себя за это, у всех разный порог терпимости, выносливости, разная степень чувствительности.
– А ваша мама настоящий ангел, и вам передались ее терпение, доброта и жизнелюбие. Гуманность, понимание, сочувствие к человеку ощущаются в каждом вашем спектакле. Павел, я знаю, что «отзвуками», отдачей вашей прославленной трактовки "Доходного места" Островского стало приглашение на постановку в "Красном факеле". Что именно будете ставить?
– Не хочу пока называть пьесу, предпочитаю говорить о результате, нежели об ожиданиях.
– Вы будете ставить на Большой сцене? Уточняю, потому что есть принципиальная разница между камерным пространством и масштабным. Вы всегда работали камерно, для небольшой аудитории, когда актеры имели возможность смотреть в глаза зрителям.
– А буду работать на Большой сцене. Да, существует разница. Сложность задач меня не пугает, а бодрит. Потому и стремлюсь завершить съемки к октябрю, чтобы всецело погрузиться в новую постановку.
– Вы могли бы стать и остаться гениальным актером, почему подались в режиссуру?
– То был довольно неосознанный поступок. Я в самом деле прекрасно себя чувствовал, будучи актером, потому что не имел никаких личных амбиций, не занимался самопиаром, всю энергию вкладывал в творчество. Пределом желаний было каждый день быть на сцене, выдать, так уж выдать!
– Мне кажется, вы лукавите. Режиссерами неосознанно не становятся. К этой элитарной, редкой профессии должна иметься природная предрасположенность, нужен определенный набор способностей, склад характера, образ мышления. Вот я, например, легко пишу прозу, диалоги могу километрами выдавать, но я напрочь лишена драматургического мышления и понимаю, что не способна создать достойную пьесу, в отличие от Рябова и Чепурнова. Еще я бессильна в поэзии. А режиссер обязан обладать универсальными умениями, навыками и знаниями, потому что сегодня театр стал не актерским, а режиссерским, изощренным в приемах.
– Да, с вами не поспоришь. Наверное, я подспудно осознал, что режиссура – отдельная профессия, требующая иных знаний, потому поехал в Москву и поступил в Щукинское училище. Меня, кстати, часто спрашивают, почему я не остался в столице, и этот вопрос заводит меня в тупик. А почему я должен был остаться, когда здесь, в Новосибирске, у меня все самое дорогое – мой театр, родители, друзья?.. Кстати, я до конца не ответил на вопрос об отношении родителей к моей профессии. Сначала, когда я поступил в театральное, они пребывали в недоумении, мама и вовсе всплакнула, привела железный контраргумент: все актеры –пьяницы.
– Они еще и бабники, непостоянны, как погода сибирским летом!
– Да, бабники…
– Вы это как-то без энтузиазма, с сомнением произносите. Вы вообще влюбчивый человек?
– Я влюбчивый. Вот я вам говорил, что мне начинать работу над пьесой всегда тяжело, трудно, а потом я в нее так влюбляюсь!..
– Пусть это влюбленность продолжается всегда, вечно.
