Оргон как новая альтернатива Тартюфа

Новосибирский театр-студия «Первый театр» представил главную премьеру сезона. 

«ТАРТЮФ» Мольера, три сотни с лишним лет скандально и уверенно путешествующий по театральным подмосткам, неожиданно, но, надо полагать, не напрасно прибился к репертуару «Первого театра». Покусившись на классику мировой драматургии, самая молодая и самая бездомная труппа Новосибирска рассказала вполне современную история на злобу дня о том, как на раз-два может развеяться иллюзия благополучия. Расслабился — и все — из списка Forbes и беззаботной жизни вдруг попадаешь в мрак и глушь. Только и остается, что молча крутить шарманку зомбоящичка.

Премьера «Тартюфа» прошла в лофт-парке «Подземка». Не столько из любви к андеграундному пространству, сколько из жизненной необходимости: обещанная «Первачам» несколько лет назад площадка в пространстве КТЦ «Евразия» (бывший ДК «Строитель») до сих пор не сдана в эксплуатацию, и всякий раз, выпуская новый спектакль, театр вынужден искать подходящий зал. Получается с переменным успехом. Интерьеры «Подземки», к примеру, неплохо ложатся на визуальную эстетику «Тартюфа», но равномерно прокачать размазанные по помещению с неправильной геометрией зрительские места, увы, не удается.

Спектакль главного режиссера «Первого театра» Павла Южакова мог бы вполне называться «Оргон». Фигура главы семейства выходит на первый план не только благодаря актерскому исполнению (Петр Владимиров), но и концептуально. Именно Оргон оказывается тем персонажем, который позволяет режиссеру связать пьесу XVII века и реалии сегодняшнего дня. Именно Оргон оказывается настоящим героем нашего времени. На старте спектакля он — преуспевающий государственный муж и наверняка процветающий бизнесмен (штрихом к портрету идет буквально одна сцена — человек в черном костюме с убийственно жестким и колючим взглядом пробирается к сейфу), который долго и много работал на благосостояние своей семьи и в конце концов сломался, устал. Так бывает — перемкнуло. Тащил, пахал, тянул и надорвался. Не он первый, не он последний. Просто одни в кризисный период уходят в запой, другие сваливают анахоретами на Гоа, а третьи, как Оргон, встречают на своем пути «просветленных», достигших высшей мудрости и лести, и впадают в неслыханную благость, тем более что близкие, жена и дети, на потенциал семьи и выход кормильца из кризиса никак не работают.

Тартюф (Захар Дворжецкий) в спектакле Южакова бесспорно лицемер, проходимец, лжец, мнимый святоша, мошенник с голыми пятками и тщательно прикрытой душонкой, но не тот, кого действительно следует опасаться. Ловчила и дилетант, который, поймав хороший тренд, не смог разглядеть, когда следует остановиться. Нащупал вроде бы работающую систему, применил, а рынок не учел. Ошибочно сфокусировавшись на стратегии входа, вылетел в трубу. Пешка в чужой большой игре, которую «съел» неявленный зрителю король. Съел, чтобы законно и безапелляционно добраться до Оргона, аннексировать нажитое под его высокопоставленным оком непосильным трудом. Бог дал, бог взял — скажите «спасибо», что живы остались. Посланные правителем вежливые люди под предводительством судебного пристава Лояля (Владимир Казанцев) могли бы и не проявить снисхождения и такта.

Дом Оргона меньше всего напоминает уютное семейное гнездышко. Облицованные неоновыми огнями зеркала, огромный алый сейф, псевдоклассические стулья, мобильная лестница с хромированными перилами (сценография — Евгений Лемешонок). Скорее клубное пространство формата sex & drugs & dance, обитатели которому вполне соответствуют. Веселые, крутые, беспечные. Тусовщики, прожигатели жизни, не задумывающиеся ровным счетом ни о чем. Оторва-служанка Дорина (Алина Трусевич) с выскакивающими из декольте прелестями. Гламурная неформалка-дочь (Ксения Шагаевская) и ее женишок (Сергей Гуревич) — позолоченные инфанты с одной извилиной на двоих. Насквозь инкрустированный тату психопат-сынок (Андрей Мишустин). Едва связывающий слова в мысль рэпер-шурин (Сергей Троицкий). И, конечно, супруга Оргона — Эльмира (Карина Мулева) — sexy mature lady, чьи обнаженные до бедра ноги открывают такую панораму, что борьба «телесного низа» с «духовным верхом» становится нерелевантной по определению. Вполне узнаваемые в том числе благодаря костюмам Яны Крещенко типажи, нелепые и вызывающие бурный хохот на сцене, но по дню сегодняшнему разгуливающие в полном праве и серьезе. В клочьях дыма и всполохах софитов начинают они свой танец. Рваная агрессивная пластика — кумар беззаботной жизни, рассеивающийся, как только в их бесхитростную историю вторгаются обстоятельства.

А обстоятельства таковы, что требуют от домочадцев немедленной перековки. Но вот незадача: если глава семейства, поймав подброшенный ему смысл жизни, легко надевает хламиду и с радостью посыпает голову «духовными скрепами», то прочим выйти из привычного контекста крайне непросто.

РАССЛАБЛЕННЫЕ, апатичные, пресыщенные удовольствиями, они не способны собраться и сфокусироваться на борьбе. Какое там бороться, если они не в состоянии даже наладить коммуникацию?! С Оргоном, примкнувшей к нему вульгарной громогласной матушкой (Дарья Тропезникова) и их в прямом смысле упирающимся макушкой в небеса кумиром они буквально разговаривают на разных языках. Новая риторика, принесенная Тартюфом, оказывается для них непроходимым лесом. Когда Клеант, шурин Оргона, пытается доказать главе семейства свою мысль, вернуть его на свою сторону, он обнаруживает полную неспособность говорить, простите, по-человечески. Он переходит на корявый рэп. То же самое предпринимает служанка Дорина, правда, с большим успехом, пытаясь докричаться до своих хозяев. Рэп и бит оказываются не только маркером определенной социальной группы, но и своего рода эсперанто, искусственным универсальным языком, благодаря которому режиссер прилаживает рифмованную пьесу Мольера к сегодняшнему залу. И вот что любопытно. «Тартюф» «Первого театра» становится вторым спектаклем после мартовского «Социопата» в «Старом доме», где рэп вшивается в тело спектакля как неотъемлемая часть современной культуры.

С той огромной разницей, что в «Социопате» рэп вербализирует рефлексирующее сознание, выражает протест, бунт против «правильной» базовой программы жизненных установок, а в «Тартюфе» он пародируется как очередной модный порок.

Высмеиванием нынешних нравов создатели «Тартюфа» увлекаются не на шутку. Молодые, горячие, фонтанирующие энергией, они будто боятся: а вдруг зритель хоть на минуту забудет, что перед ним комедия, да еще и актуальная? А вдруг не успеем выложить все? Рисуют жирными мазками, маслом по маслу, закрашивая чувство реальности, которое хоть и подступает к горлу в финале, кажется цирковым представлением. Увлекаются кунштюками, наворачивают на один квадратный сантиметр столько придумок (часть можно было бы смело отсеять), что действие рассыпается, а концепция, не лишенная смелости и остроты, вязнет в бесконечном парад-алле шуток юмора, пошловатых сцен, собственно выработанных клише и самоповторов. И все же «Тартюф» для театра — важный этап, второе серьезное высказывание труппы после «Доходного места». Между спектаклями несколько лет, множество премьер и полная смена актерского состава. «Тартюф» технически не столь выверен и целостен. Не все зерна отделены от плевел. Зачастую суть теряется, главное рассеивается по мелочам. Однако большая работа, проделанная молодой труппой, очевидна и достойна внимания.