Как отменить несчастье: спектакль Александра Андрияшкина стал хорошим тренингом для неудачников
Корреспондентка журнала ТЕАТР. – о «Теории счастья и свободы» в Новосибирском молодежном «Первом театре».
Сегодня никого уже не удивишь междисциплинарностью, мультиформатностью, разговорами о парадигме и смене дискурса. Но спектакли, поставленные в драматическом театре хореографом, а не режиссером – все еще редкость. Тем интереснее смотреть и анализировать «Теорию счастья и свободы» в Новосибирском Молодежном «Первом Театре», которая может стать одной из важнейших премьер постковидного сезона.
Любите ли вы тренинги? Любите ли вы их так, чтобы пойти на них в театр? Чтобы копаться в себе и отвечать на важные вопросы прилюдно, чтобы не смущаясь, говорить о том, что вас волнует и как вы себя чувствуете? Чтобы вскакивать с места и что-то громко скандировать, выходить на сцену и танцевать? Чтобы рисовать собственное я, составлять списки того, с чем (кем) хочется расстаться и что измельчить в шредере? Чтобы вести себя как вздумается, отменять несчастье, ничего (никого) не бояться и рассуждать вслух? Чтобы обниматься с незнакомцами, вступать в диалог с актерами и в первый (а возможно, и последний) раз встреченными людьми? Чтобы петь, негодовать, рисковать, искренне потешаться над тренингами и тренерами и, смеясь, разбираться, где настоящая работа, а где фальшь?
Все это не фигуры речи и не абстрактные метафоры, а вполне конкретные действия, которые может (если, конечно, захочет) совершить зритель нового спектакля-тренинга Александра Андрияшкина. Впрочем, «новый» здесь не совсем подходящее слово: правильнее будет сказать «первый», так как спектакли-тренинги – это не то, что бы повседневная практика в наших театрах, жанр, который встречается сплошь и рядом и знаком каждому. Сначала зрители реагируют на непривычный сценарий (актеры постоянно обращаются к ним то из зала, то со сцены, просят вставать и выполнять команды, провоцируют на реакцию, но при этом спокойно относятся к отсутствию оной) настороженно и с опаской, но потом постепенно включаются в игру и начинают громко комментировать происходящее, рассказывать истории, негодовать, перебивать и т.д.
Это «и т.д.» и является, кажется, предметом пристального интереса постановщика. На что мы способны, если нам дать волю? Что захотим сказать или сделать, если у нас вдруг появится свобода самовыражения? Как на нас влияют другие зрители, которые сидят рядом и реагируют не так, как мы? Как мы проявляемся, неожиданно став действующим лицом и оказавшись в центре внимания? Как ведем себя, когда нас ничем не ограничивают или, наоборот, просят следовать неким, не нами установленным, правилам? Что на самом деле чувствуем, когда события развиваются не по заранее известному сценарию и ожидать можно чего угодно?
Все эти вопросы творческая команда спектакля задает не только зрителям, но и самим себе. Актеры «Первого театра» играют здесь не абстрактных персонажей в поиске автора или конкретных действующих лиц согласно режиссерскому распределению, а самих себя – со своими личными темами, линиями поведения и страхами. Они произносят не написанные драматургом (его в спектакле, кстати, нет вовсе) слова и фразы, а собственный текст, родившийся в результате лабораторных занятий и репетиций. Они существуют в жесткой структуре и при этом свободно импровизируют внутри нее. Они носят одежду с чужого плеча, красят волосы в ядовитые цвета, замирают на полуслове, говорят не своими голосами, кричат, плачут, прыгают и скачут. Они манипулируют, спрашивают, отвечают. И все два часа, что идет «Теория счастья и свободы», они помнят, что было запланировано ими вместе с режиссером, но никогда не знают, как поведет себя публика: сколько человек захотят уйти в процессе или в условном антракте, а сколько не захотят покидать площадку и после финала.
Но главное, что все это им вроде как ок (ироническое «ок или не ок» – основной вопрос спектакля, его лейтмотив, музыкальная тема и движущая сила). И если еще год назад многим из них было сложно раскрываться на публике и вступать с ней в прямой контакт, а альтернативные формы «непсихологического» театра казались чем-то предельно далеким и непонятным, то сегодня Семен Грицаенко, Захар Дворжецкий, Андрей Мишустин, Дарья Тропезникова, Алина Трусевич, Юлия Шабайкина и присоединившиеся к ним вчерашние студенты художественного руководителя театра Павла Южакова: Даниил Душкин, Максим Кудрявцев, Елизавета Кузнецова и Елизавета Маслобоева – ведут себя как заправские перформеры. Органично существуют в пресловутом, но трудно достижимом «здесь и сейчас» и на обсуждении после показа честно признаются, что даже ловят от этого кайф.
Все это, с одной стороны, удивляет – такой прорыв в небольшом молодом театре, не имеющем собственного помещения. А с другой, говорит о том, что планомерное движение в сторону нового европейского театра, современного искусства и актуальных форматов, которое вот уже три года ведет директор-энтузиаст Юлия Чурилова, дает свои плоды. Неслучайно идею создания необычного синтетического спектакля, в котором творческий и коммуникационный процесс был бы ничуть не менее важен, чем результат, в рамках конкурса «Новый театр» поддержал Фонд Михаила Прохорова. А другие постановки «Первого театра» (кстати, в последнее время сильно прибавившие в плане актерской игры) начали попадать в программу важнейших российских фестивалей («Золотая маска», «Арлекин», «Маршак») и даже становиться их победителями.
В результате «практика неудачников» (такой подзаголовок у «Теории счастья и Свободы») – не просто отменяет несчастье, как гласит программка, но ведет к серьезному профессиональному и личностному росту. Ведь это – как мы понимаем после двух часов манипуляций, размышлений и откровений – куда важнее успеха, который, возможно, стоило бы отменить даже прежде несчастья. Впрочем, Александр Андрияшкин и вместе с ним вся команда спектакля (художник Сергей Кретенчук, композитор Василий Пешков и художник по свету Вадим Дмитриев) ни на чем не настаивают, ибо все мерцает и меняется, а одна-единственная точка зрения ведет к несвободе, лишая нас возможности выбирать и реализовывать свой выбор. На самом деле каждый волен сам решать остаться ему или уйти, быть счастливым или несчастным, – вот и вся теория.
